Это действительно новость, что несмотря на всевозможные советские прививки бытового и повсеместного хамства, у нас оказалось так много эмоционально ранимых людей. «Оскорбление чувств верующих» столь же постоянная тема в СМИ сегодня, как курс валют и прочий прогноз погоды. И хотя чувства — субстанция неконкретная, отчего мера любой их оскорбленности на сто процентов субъективна, они становятся топовой темой политики, предметом судебных разбирательств.
Говорят, одну часть общества немного расперло от собственных амбиций, что вызвало нервную реакцию другой его части. Насколько справедливо первое утверждение, настолько же реалистично второе. Но от рассуждений скандалов меньше не станет, а мы именно что скандализацию общественной жизни наблюдаем. Причем намеренную, неслучайную. Желания общаться по существу не наблюдаем, потому что его нет.
Очередная «Серебряная калоша» стала фактически первой сознательной провокацией сторонников светского общества. Реакция на нее была настолько предсказуема, что фактически стала сценарно прописанной частью телевизионного действа. То есть всякий шумно возмущающийся — бесплатный пиарщик нелюбимой им радиостанции. Хотят клерикалы выглядеть примитивными? Скорее всего, нет. Но участие в чужой игре, даже в чужом розыгрыше, роль несамостоятельная.
Возможность собственной игры у них была. Например, противопоставить серебру оппонентов собственное золото, т.е. молчание. Это была бы результативная, беспроигрышная стратегия — не замечать ни критики, ни насмешек, старательно делая вид, что ты стратосферно выше этого. Но клерикалы вступили в навязанную дискуссию, николько не заботясь о том, на пользу ли им это и насколько исторически просчитано такое решение.
«Оскорбленные чувства» — ни разу не аргумент. Попытка рассматривать их в правовом поле только докажет правоту светских норм. То, что сейчас происходит, способно довести прения о чувствах до абсурда. Сначала кто-то заявит, что оскорблен неприязненными репликами о своей конфессии и ее руководителях. Потом другой усмотрит в чьей-то символике нечто для него неприемлемое и невыносимое. А третий вообще скажет, что наличие любых культов, кроме его собственного, отнимает у него право быть единственным правым. Ведь все прочие вредны, опасны просто в силу своего существования. Открытая логика религиозных войн. Одни «опрокидывают идолов», другие — «отдают жизнь за святыни». И те, и другие, разумеется, считают себя исключительно правыми. Хотя делают одно и то же дело — мешают друг другу жить.
Абсурд, преувеличение? Возможно, сегодняшние оскорбленные в чувствах не настолько пассионарны, чтобы воевать. Но любые попытки правовым способом разбираться в чувствах и эмоциях приведут к искам «он на меня не так посмотрел» или «производители томатного сока оскорбляют мои религиозные чувства как адепта Великого Иноземного томата».
Змея по обыкновению укусит себя за хвост, когда претензия будет обозначена как «чья-либо оскорбленность моими высказываниями меня оскорбляет». Необходим ясный и качественный критерий, позволяющий такую ситуацию исключить. Такой, чтобы его справедливость была очевидна всем.
С независимой позиции, является ли оскорблением православных факт, что их патриарха назвали гражданским именем? Скорее наоборот. Ведь именно под этим именем он фигурировал в судебном иске на квартирную тему. Под ним он участвует в выборах. И так далее. Патриархом он является для своей паствы, и это однозначная черта, отделяющая эту паству от всех других. Светский человек, называющий его так, в принципе лезет в чужой монастырь. Допустим, православные не против, чтобы все общество так говорило, но это не отменяет самого факта совершенной неделикатности.
Любое общество — сложный механизм условностей, титулов, обращений. Жена может называть мужа «милый», жена, но не посторонняя женщина. Для солдата его начальство — «товарищ командир», для гражданских — просто человек в форме. Титулы и обращения обозначают человеческие отношения, они не просто так. Называя кого-либо патриархом, ты признаешь его своим праотцом. Если говорить — то лучше говорить со смыслом. Скорее уж оскорбление религиозных чувств — это когда неверующий человек обращается к чужому духовному авторитету как к «Святейшему», то есть попросту врет тому в лицо.
Что еще может оскорблять духовных лиц? На фоне их общения и частой солидарности с духовенством других конфессий — ничего! Потому что священнослужитель другой религии не просто носитель претензии собственной истинности, но еще и живой дерзкий вызов твоей вере. Ведь в твоих понятиях его вера сводится только к одному — а именно, что твоя вера неистинна.
Но разнообразные епископы, муфтии и раввины не только не отказываются сидеть за одним столом, они часто даже представляют себя единым социальным сословием с общими социальными задачами. И открытой взаимной солидарностью.
Не правильнее ли сразу признать, что для любых религиозных ценностей и святынь само неверие в них оскорбительно? К чему тогда говорить о нюансах, не различая главного?
Клерикалы возразят, что светские люди должны соблюдать определенный пиетет в отношении их ценностей. Все равно, в силу каких-то им одним понятных причин. Хотя это принуждение к лицемерию — если ты не веришь в эти ценности, отчего тебе их уважать? Либо ты религиозен, либо равнодушен. Так — честно.
Люди не могут публично заявлять о своем неверии? Но тогда и о вере заявлять должно быть противозаконно. Змея опять кусается, ничего с ней не поделать.
Возможно, скажут о неприемлемости откровенного неприятия чьей-то веры, особенно в присутствии ее приверженцев. Наверное, это гуманно. Но Православная церковь могла бы подать пример такой выдержки и толерантности.
Примеры свидетельствуют ровно об обратном. Вот открывается диалог в телевизоре, тема — божественность Сатья Саи бабы. В фокусе — уверенная в ней женщина. И православный сектовед Александр Дворкин немедленно высказывается о ее боге старательно неделикатно. Не просто заявляет о своем неверии в него, а сознательно оскорбляет религиозные чувства героини программы.
Настоятель одного из московских храмов Дмитрий Смирнов в своих публичных выступлениях регулярно оскорбительно отзывается об иноверцах, попутно приписывая им различные затеи и злодейства и призывая не давать им проповедовать.
Клерикальные активисты не скрывают свою нетерпимость к оппонентам. Они не столько высказывают собственное мнение, сколько норовят пресечь выражение чужого.
Такие примеры повсеместны. А умеренное и очевидное решение следует также из библейского принципа: «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».
Кто громогласно почитает собственные алтари, а чужие обзывает бесовскими жертвенниками, как он может удивляться чужой нетерпимости? Кто не навязывается к другим со своей верой, вправе ожидать, что его духовный мир и его храмы будут защищены светским государством.
Вместо того, чтобы убеждать всех вокруг в оскорбительности или безвредности чужих шуток и суждений, стороны спора могли бы согласиться в главном. Нормально — это когда неверующие или инаковерующие относятся к православным святыням ровно так же, как сами православные относятся к святыням других вер (индийским, например). Ровно так, и не иначе.
При этом можно подражать лучшим примерам. Равнодушие и невмешательство, но не обличения и оскорбления. Уважение чужого выбора, но не констатация чужой неправоты.
Разве это не честная позиция? И разве так поступать не проще, чем требовать от других выражения того, чего у них нет и не было? Кому нужна ложь вместо настоящего уважения?
Дмитрий Сергеев
Текст написан специально для портала «Россия для всех»