Вызов времени, а также попытка разобраться с конвенциональными определениями

Назвать эту тему, в равной жанровой степени относящуюся и к мифологии, и к социологии, можно и вовсе иронически: например, «сестрица Аленушка, братец Иванушка и Волшебная банка с Кокаколой». Неважные сказки — один из основных сюжетных ходов рекламы, а реклама — суррогатная магия современного общества. Непринципиально, что она не всегда (говорят…) удачлива. Магия обыкновенная тоже во все времена была ремеслом не только волшебников, но и прохвостов.

Впрочем, даже терпя очевидную для зрителей неудачу, маг не всегда разочарован, иногда на его лице даже проглядывает улыбка — неизвестно, какое волшебство ему удалось совершить, пока эти самые зрители ждали и не дождались привычных чудес. (Главное — ему удалось отвлечь их внимание… рассеять…)

С другой стороны, есть неоспоримое обмельчание традиционного мира, причем оно происходит как следствие вроде бы совсем незначащих воздействий. Что такое «западный образ жизни» в сравнении с традиционной мудростью? С социальным мирозданием, являющимся форматным приложением космического? Фикция. Однако именно эта ерунда оказывает на традиционную цивилизацию такое примерно воздействие, как смертоносный вирус.

Объясняют это победоносной банальностью, энтропийным течением истории. Не отвергая эти объяснения, но оставляя их в стороне, будем утверждать, что мифологическая структура сознания может быть деструктурирована только другой мифологической.

И еще одно уточнение. Дело, конечно, в технократической цивилизации (вне географии) — это детерминирует ее сущностное измерение. Сказать, что она просто «западная» — значит ничего не сказать. Но в то же время, «технократизация» — и с точки зрения звучания, и с точки зрения смысла — не вполне адекватное обозначение происходящего. Станем все же говорить привычное «вестернизация», здесь заранее определившись с ее значением.

Разговоры о вреде вестернизации — сами по себе общее место. Особенно для интеллигенции, по определению скептически относящейся к мифу «технического прогресса» — этот миф претендует на то, что наука даст человечеству нечто такое, что веками тщилась дать ему интеллигенция — могущество и благость. Интеллигенция оттого внутренне склонна идеализировать прошлое и демонизировать будущее, в котором упорно не видит для себя места. (Впрочем, в этом обстоятельстве уже — хотя бы намек на определенную справедливость такого будущего).

То, о чем я собираюсь говорить — вовсе не претензия на эти самые окончательные термины. Здесь скорее уместны представления сюжетной провокации. Никакая идеология не диалогична, она не предполагает этой внутренней дискуссии. Она в лучшем случае — идеАлогия, а воспевание монологично. Так что настоящее понимание будет вне формата любой идеологии.

Говоря о вестернизации, правильно будет начать с того, что собственно она из себя представляет. В нашем понимании, вестернизация это либо поклонение техническому совершенству, воплощенному в современном мире, либо его использование, вполне прагматичное. В том же овладении техническим прогрессом зачастую преуспевают те, кого традиционно принято относить к мракобесам. То они оказываются прекрасными хакерами, а то, как видим, и превосходными летчиками.

Так что способность к овладению техническими совершенствами здесь не показатель. Важно внутреннее отношение к ним. Поклонение либо использование. Это вопрос действительно философский, поскольку в двадцатый век человечество вступило с иллюзией о своей способности за бесконечное время добиться столь же бесконечного совершенства. И на Луну слетать, и бессмертия достичь. И пусть эти цели откладывались на неопределенное время, они все же формально признавались достижимыми. Это никак не похоже на миропонимание тех же европейцев, только средневековых. И на понимание современных религиозных фундаменталистов, Западу противостоящих. Это неснимаемое противоречие важно обозначить. Так что дело тут не в равнодушии к удобствам, предоставляемым термоядерным холодильником, и не в неспособности научиться им пользоваться.

А что же положить в этот холодильник, такой возникает вопрос.

Что такое вестернизация: реклама сникерса, поедание сникерса, вожделенные взгляды на сникерс (из-за неотвратимой красоты обертки, хотя бы), может, интенсивное поедание сникерса, наркотическая зависимость от сникерса, либо и вовсе — молитва на сникерс? Каждая из этих форм, начиная с безобидной, способна завтра оказаться новой. Уж если признаны за сникерсом свойства не только цивилизационного символа, но и социокультурного наркотика, то все же соответствующие последствия приходится признать за его употреблением. Самоубийственный такой сникерс получается, со смыслом.

Технократическая цивилизация в своем тонком (программном) измерении построена на символах, как и традиционная. Как и любая другая. К чему, собственно, приучает реклама, создавая промоушен не продуктам, а их обозначающей функции (с этим мокрым запахом (дезодорантом? — так по-античному) вы неотразимый (даже от зеркала) красавец, с этими сигаретами вы — рокер и т.д.) К мифологическому взгляду на мир, сложности и системности которого может смело завидовать традиционная цивилизация в пору своего сегодняшнего упадка и вырождения. К способности одновременного восприятия как самого предмета, так и его мифостроительной функции.

Сникерс нарушает девственность традиционного мира. На такое может быть способен магический предмет не из профанического, а из другого традиционного мира. Компьютерный вирус ведь тоже программа, а не луддитская кувалда. И то, что происходит — никакое не уничтожение традиционного мира, а его очевидная трансмутация. Традиционное общество прекрасно все это сознает, огрызаясь: «сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст». Именно так оно и происходит. Если иметь в виду, что родина здесь — не очень сложная система идеологических заграждений от «чужого». От «неизвестного». Если исходить из пресловутой психологической бинарности, то за джазом и кокаколой неизбежно следуют совершенно предсказуемые политические и эстетические тяготения. Сложно представить себе писателя-деревенщика, слушающего Led Zeppelin с зажатой в руке синей птицей шоколадкой Баунти. Это нарушает все представления о системности, симметрии и пропорциях.

А ведь все так и оказалось. Кокакола и вправду мертвая вода из сказок. Впрочем, для мертвых она живая. Она изменяет сознание почище псилоцибинов. Дурная реклама не врет. То ли ты съел сникерс, то ли сникерс съел тебя.

А ведь это называлось «мистерия», тысячи лет назад…

Символы вне добра и зла, на стороне объективности. Они как информационные биты, на которых строится и бытие, и сознание. Альтернатива последних снимается за ненадобностью. Одни и те же символы иначе читаются разными дешифраторами смысла. У одних черный — цвет скорби, у других — радости.

Поражение одного мира и победа другого — это ведь одно событие, а не два.

А черный цвет не перестает быть черным.

Ничего не бывает задаром. За доступность средств цивилизации имеющие их расплачиваются исключительно собственной безопасностью. Человек, максимально использующий средства технического прогресса, он же максимально уязвим. Он разработал биотехнологии, позволяющие даже не приближаться к животным, под управлением компьютера достигающих рекордного веса; но не он их съел, а ящур. Чтобы убить жителя мегаполиса или хотя бы свести с ума, достаточно отключить ему ток.

Таким образом, он сам превращается в электрический прибор.

Что касается убийственности технотронной цивилизации, извечноданных кошмаров общества потребления, потребляющего на самом деле самого потребителя, то необязательно ее видеть столь прямолинейно — в бунте машин, например. Пока со злодействами вполне справляются и сами люди.

Чтобы пасть, совершенно необязательно продавать душу бездушной твари. Она может убить и за просто так. Компьютер запросто может ударить током, а сникерсом можно подавиться.

Сергей Дунаев

(2001, г. Уральск, Казахстан)