Китайский проект в целом ряде своих проявлений – уникален. Дело даже не в его долгосрочности (о ней особый разговор). Китайский проект на редкость однороден и монолитен. В нет и намека на диапазонную разнородность Европейского проекта или позиционное разнообразие и внутреннюю вражду проекта Исламского. Напротив, он подчеркнуто дистанцирован от харизматического фактора, от сектантства и от любых потенциальных причин разобщения.
Китайское стремление быть одним целым – уникально. Во всех прочих проектах оно рассматривается как цель, и только в китайском выступает как предпосылка.
Даже номинально разведенные по разные стороны сторонники континентального Китая и Тайваня стараются отмечать по большей части общее, что изх связывает. Мусульмане и европейцы, оказавшись в такой ситуации, неизбежно начали бы строить новые идентичности и пытаться опираться на них, отчасти так ведут себя даже корейцы. Но Тайвань не пошел по пути строительства собственной идентичности, единственно спасительному для тамошней пост-гоминьдановской элиты. Пусть самоубийственно для себя, она упорно продолжает считать себя частью Китая. Отстранение от государства, при всех его тактических выгодах, для нее немыслимо.
Чего хочет Китай? Ответ на этот вопрос не так очевиден, как в случае с американским, исламским или европейским проектом. Внятной и провозглашенной идеологии построения китаецентриченого мира у Пекина никогда не было. Упреки в демографической агрессии – нулевые аргументы. Китайцы действительно осваиват варварские в их понимании территории, такие, как Сингапур, Малайзия или Индонезия. Но их ход не напоминает цивилизационный апломб и агрессивную непреклонность испанских конкистадоров или англосаксонских завоевателей, глядящих на туземцев с печальной гримасой, словно на насекомых.
Китайцы всегда готовы были любопытствовать или учиться. Даже у варваров. Даже императоры проявляли интерес к научным достижениям португальцев, к их оружию (при этом обычно не обращая внимания на речи их миссионеров).
Стратегия Китая – это выстраивание зависимого и заинтересованного мира, мира младших партнеров. Но китайцы – не «мусульмане» и не «американцы», транслирующие свой образ жизни с тем, чтобы сделать мир «исламским» или «американским». Асимиллированным народам не предлагается становиться китайцами (с китайской точки зрения это была бы неоправданно большая честь).
Итак, Китайский проект это доминирование при дистанции. Очень похоже на отстраненность «золотого миллиарда» от всех прочих, но не настолько жестко. Китайцы не видят смысла ни в истреблении чужого, ни в его переделке. Логика их взгляда на мир – это Стена, а не Стрела. Отстранение от Хаоса, а не преодоление его. Другое дело, что Хаос необходимо в разумной мере упорядочиввать и рассеивать его вблизи собственных границ.
В отношении прочего мира китайцы могут действовать идеальным на их взгляд образом: не делая его совершенным, но привнося в него гармонию и разумность. Они предпочитают тихий ход диаспор и взятие под контроль финансовых систем громкому шуму марширующих военных, под барабанный бой и артиллерийский салют поднимающих свои флаги над чужими столицами. Подобный «варварский» стиль китайскому степенному миропониманию органически чужд.
Это касается китайского взгляда на мир. Что же можно сказать о взглядах мира на Китай?
Для прочих Китайское здание представляется совершенным механизмом, лояльность подданных к которому граничит с невозможной. Внутренняя гармония и непротиворечивость этого знания для адептов прочих проектов инопланентна и непознаваема. Вопрос в другом – ради чего это делается, ради чего этот феноменальный рост, метаисторическое упрямство и цивилизационнавя сила?
Пуритане, к примеру, строили Америку как плацдарм для мессианской задачи. То же – в Исламском проекте, в СССР. В случае же Китая невероятная модернизация происходит как бы сама ради себя, что лишает ее действенного смысла. За Китайским проектом нет религии. Способность поверхностно отражать фактически любые идеологии, подобно заинтересованному туристу совать их себе в карман, чтобы никогда не достать больше – не в счет.
До сих пор Китай не имел религии, каковая создавала все прочие проекты. Он не знал ни Реформаций, ни крестовых походов. Стихийный мистицизм и духовные науки – это задержавшийся инфантильный период религиозного чувства.
Взросление наступает рано или поздно, и подсудно Китай готовит себя к вселенской жертвенной миссии. Она неизвестна, но уже подобно мощному генератору, заряжает одну из сильнейших национальных страстей в мире. Китай по сути не проект, он – совершенный инструмент осуществления Неведомого пока еще Проекта. Пустующий пока постамент могущества. Алтарь Неведомого Бога, отличимый издалека, отмеченный огнями межпланетных сообщений.
Единственный рукотворный объект, видимый из космоса.
Дмитрий Сергеев